У людей всегда были и всегда будут вожаки, будь люди стадом или стаей. Заведомое меньшинство управляет и направляет подавляющее большинство: так устроен человек. В каждом поколении власти причащаются единицы – иногда по праву рождения, иногда проделав трудный путь наверх, скажем, от простого пехотинца – римского легиона ли, американской ли армии или, допустим, российской ОПГ.

И то, и другое издревле сопровождается рядом испытаний: не каждому принцу удавалось дожить до коронации, и не каждого офицера спецслужб карьерный лифт вывезет в сияющий чертог на вершине властной пирамиды. И рядом посвящений – академических в случае принца и сугубо практических в случае новообращенных, положим, бизнесменов – в которых претендентам на престол открывается вся уязвимость, зыбкость и иллюзорность столпов, на которых зиждется их государство.

Постигнув важность взаимоотношений с преторианцами и КГБ, правители во все времена сталкивались с дилеммой: как быть с собственно народом? Большой вопрос, является ли народ единственным источником власти в том или ином государстве, даже если так и прописано в его конституции, однако девать его все равно некуда, по крайней мере, не весь, поэтому с ним приходилось если и не считаться, то хотя бы принимать его в расчет.

Власть это одно из двух отличий человека от бога; после Олимпа жизнь в земных низинах кажется пустой и пресной, и никто не откажется от власти сам, кроме несчастного какого-нибудь праведника или вообще мазохиста. И вот еще какой истина: даже если ты был коронован не в колыбели, а на сходке – очень скоро будешь верить, что все же в колыбели, потому что любые воспоминания о неприглядности твоего существования до облечения властью доставляют тебе боль и унижение. Начнешь верить в то, что это тебя обожают, а не трон и не корону, тебя, а не атрибутику эту дохлую, боготворят. И потому чудовищной несправедливостью, нахальством и святотатством покажутся любые попытки других посягнуть на твою власть. Особенно если посягает чернь. Или, если изволите, народ.

Конечно же, логично и естественно этот народ всячески от власти удалять и изолировать. Эффективна в этом смысле колючая проволока и охрана с собаками, но с определенными ограничениями: колючки нужно уйму, охрану тоже должен кто-то охранять, и еще в народном обожании чувствуется какая-то неискренность. Кроме того, лагерный труд, как и труд рабский, обладает низким КПД, потому что рабы и зэки – известные лентяи, и им сдохнуть проще, чем поработать от души.

И вот в вынужденном сосуществовании властителей и народов случается эволюционный рывок: рабство сменяется оболваниванием. Изящное решение: колючая проволока физическая, которую кто-то должен еще произвести и натянуть, заменяется на колючую проволоку воображаемую, через которую, если ее народу убедительно внушить, никто заступить и не подумает. Так, к примеру, работает кастовая система. Точно так же можно и внушить людям, что всамделишная проволока не существует. Это с успехом практикуется во всех суверенных демократиях, от нефтяных до банановых. Однако еще действенней полностью заменить реальную систему координат на выдуманную, ни в какой части своей топографии с реальностью не совпадающей. И тогда, все свою непродолжительную жизнь блуждая по лабиринту кривых зеркал, случайный человек нипочем не выберется из него к вратам в святилище власти; только избранники-наследники, молодая смена, могут быть жрецом вытянуты туда из тычущейся в свои искаженные отражения массы.

Оболванивание, разумеется, появилось задолго до Гутенберга – одновременно с первыми языческими верованиями – но именно с распространением печатного станка, а уж после внедрения телевидения – по экспоненте – стало заменять многие прочие методы государственного контроля. Что могут преторианцы против Аркадия Мамонтова, а лагерные овчарки против Лени Рифеншталь?

И хотя еще древнегреческие философы-дегенераты призывали народ образовывать и просвещать, да и в турбулентные времена Ренессанса эти опасные идейки возвращались снова, история рассудила спорщиков: конечно же, оболванивать народ куда надежнее, чего пытаться его просвещать. К сожалению, эти две модели отношений власти с народом не перестают соревноваться друг с другом, хотя для любого здравомыслящего человека ответ совершенно очевиден. Конечно же, канал НТВ, а никакой не BBC. Конечно же, «Правда» и «Фолькишер Беобахтер», а никакой не «Коммерсант» и не «Франкфуртер Альгемайне». Однозначно.

Врать им отчаянно. Придумывать им религии и идеологии, партии и врагов, НЛО и снежного человека, идиотские законы и несбыточные реформы, санкции и запреты, бесконечные войны, завтрашний рай, молодежные движения, патриотическое кино и идиотские сериалы. Какое там просвещать?! Их надо хлестать по мозгам, не останавливаясь ни на миг, их надо пичкать готовыми замороженными мыслями и эмоциями, разогреваемыми в микроволновке! Просвещать! Скажете тоже…

Оболванивание населения – чудесная, естественнейшая, гармоническая модель. В некоторых государствах недальновидные правители ставили (а иные и по сей день ставят) на своих народах рискованные эксперименты, пытаясь просвещать их и образовывать; однако это заигрывание с чернью, это общение с крепостными на «вы», когда не часть театрального представления и не закуток зеркального лабиринта, кончается для правителей скверно: потерей власти. Любой, вкусивший все прелести оболванивания, забудет немедленно, как о мимолетной, но страшной глупости идею просвещения своего народа.

Якобы, просвещая население, позволяя или даже принуждая его узнавать больше о мире и о себе, помогаешь каждому в стаде стать личностью и раскрыть свои таланты на благо государства, ибо не все созданы тянуть одинаковое ярмо, а каждый должен найти себе ярмо по размеру, и вомкнутое не во всякий плуг. Так? Да ведь одно со всеми ярмо и дает человеку ощущение равенства, а осознание своей бесталанности делает его несчастливым. Нет уж, не нужно раскрытия талантов, а нужно здоровое общество без расслоения и без зависти.

Скажете, образовывая народ, даешь каждому ключи от его благосостояния и вручаешь ему ответственность за его собственную судьбу, снимая ее с себя? И это плохо: стоит им начать зарабатывать себе на прокорм самостоятельно, как они тут же забывают, кому обязаны и хлебом своим, да и вообще жизнью, и принимаются считать, что это не они всем, что им дадено, правителям своим обязаны, а те им – чем-то. Такова уж нахальная человеческая природа, и ее, конечно, надо всячески обуздывать. Предпочтительно голодом, а потом кормлением с рук: так можно приручить даже опасных хищников, и это же работает с народными массами.

Потому что народ и есть свирепейший из хищников, и только введение его в заблуждение относительно собственных сил может перебороть его звериную кровожадность. Но если алчность у него совсем животная, то хитроумие и любопытство его могут быть поистине дьявольскими: поди-ка расскажи ему, как и из чего составлен механизм власти – немедленно влезет и испортит, или разберет на части, так что потом не собрать. Более того: не стоит ему давать и точных сведений в механике, математике, физике, социологии, а главное, истории, потому что подаренные сатаной качества позволят народу из малых крупиц познания составить свое представление об устройстве государства – да еще, упаси бог, правильное. И тогда уж точно все раскурочат, и сначала царей сожрут, а потом и друг друга.

Нет! Власть, как и человеческая душа, должны быть волшебными, святыми и непостижимыми, как дедушкины наградные часы для трехлетнего ребенка. Должно быть совершенно ясно, что, вскрыв крышку, добьешься только двух вещей: поломки и ремня.

Губительно для всякого разумного государя амикошонство с народом по нынешней английской модели, когда и в премьер-министре видят всего лишь нанятого народом управленца, который еще и обязан перед этим «просвещенным» народом отчитываться; не говоря уже о той жалкой роли, которую свинячий народ уготовил для своих монархов. Нельзя транслировать дебаты парламента по телевизору. Нельзя обсуждать действия министров в газетах. Нельзя выносить на публику причуды лоббизма. И совсем уже нельзя расследовать действия оступившихся чиновников, как и в принципе допускать, что чиновники могут оступиться: потому что каждый чиновник поцелован в темечко ангелом власти, и каждый чиновник может однажды, ведомый этим огненным поцелуем, стать Государем, а покуда несет в себе Его благословение – и частицу Его святости. Преступно делать власть прозрачной, показывать людям ее требуху и жилы, выворачивать наружу ее смрадные кишки – власть должна всегда быть сакральна и чудесна, божественна и совершенна, как внешняя сторона человеческого тела.

Скажете, просвещая народ, правители поднимают его до себя, и тем облегчают себе выбор наследников, потому что внушают простолюдинам, что власть достижима и достойные могут быть ею наделены бескровно? Скажете, без кадрового обновления власть ждет инбридинг по образцу европейских монархий, а за ним и вырождение? Ересь, и ересь опасная: потому что священный смысл власти заключается вовсе не в том, чтобы править как можно мудрее и справедливей, не в том, чтобы совершенствоваться самой во имя улучшения жизни вверенного ей народа, но в том, чтобы просто длиться столько, сколько это возможно. Вот уж когда приходится сетовать о том, что быть полубогом и быть богом – не одно и тоже. Потому приходится королевам рожать наследников, а партайгеноссе принимать в свои ряды молодежь. И без этой вшивой смены бы обошлись, если бы не пришлось полубогам, в отличие от подлинных олимпийцев, стареть и умирать.

Что там еще? Просвещая, разделяешь с народом ответственность за судьбу своей страны? Разделяешь с ним ответственность за провалы, за поражения? Но для этого надо признать, что ты не полубог даже, а самозванец, и что ты так же слаб и глуп, как любой смерд в толпе. А ведь не то что один из этой толпы, а и вся она, все народонаселение, вместе крякнув и ухнув, не удержит на своих хрящиках-хребтинках громадной, как небосвод, тяжести ответственности за страну, которая возложена на плечи атлантов-правителей. Нет: уйдет атлант – рухнет небо. Так-то.

Нечего вам сказать. И даже если станете ерничать, и намекнете, что, изобразив для народа воображаемый мир на замену настоящему, правитель и сам в него через непродолжительное время начинает верить, и сам уже тычется в искаженные свои отражения, не замечая очевидных выходов среди зеркальных стен, ответим: мудрый и любящий правитель, даже окруженный зримыми и незримыми колючими проволоками в семь рядов, все равно должен быть со своим народом, и вести его за собой – хоть и по кривозеркальному лабиринту, хоть бы и без выхода, хоть бы и бесконечно.

Просвещать их. Ага. Щаз.