Думаю, это случилось сразу, как человек слез с дерева. Сразу после того, как он осознал себя и осознал окружающий его мир. Сразу после того, как понял: этот мир его решительно не устраивает. То есть, мир-то, может, еще и ничего, но вот та роль, которая отводится в ней ему, человеку… С ней смириться было совершенно невозможно.
Повышая обезьяну до человека, Господь вручил ей штангенциркуль рационального мышления и флакон мыльных пузырей с надписью «Воображение». Человек распрямился, побрил грудь и плечи, и пошел на штурм своей судьбы, вооруженный только двумя этими инструментами. Результат можно увидеть, выглянув из окна; однако неизвестно, какой из даров пригодился человеку больше.
Прикладывая к неправильным углам необузданной и не предназначенной, в общем, для него Вселенной свой штангенциркуль, человек все более ясно понимал: тут надо что-то менять. Кривовато сделано-то. Тут перепланировочка нужна, и вот тут, а по-хорошему бы снести все и перестроить заново. Человек затребовал у Бога чертежи, но тот уже был в отпуске, и человеку пришлось все самому разбирать, на коленке. На это ушло некоторое время, и по ряду вопросов до сих пор нет никакой ясности. Пришлось методом проб и ошибок; и кое-что получилось ведь – вот оно, здание цивилизации, стоит всем на загляденье. Ноют некоторые, что планета на такую нагрузку не рассчитана, что вот-вот просядет, но это все пораженцы. Мы, между прочим, без чертежей работали. У вас в квартире когда таджики по наитию пол сверлят и стены сносят – тоже ведь не без эксцессов, так? Это я для доступности.
Но штангенциркуль, хоть и был благословенным даром, требовал еще умственных усилий. Первые несколько сотен тысяч лет люди им преимущественно глаза друг другу выкалывали, и пока до полезного применения дело дошло, многие в нем вообще успели разочароваться.
Способность выстраивать причинно-следственные связи – полезное умение, спасибо. Только горько нам понимать, как несправедлив и жесток этот мир. Только скучно нам его познавать. И дико лень менять его. Далеко не каждый готов положить всю короткую свою жизнь на то, чтобы ползать в пыли на карачках, замеряя природу, чтобы через сто поколений человек поднялся в воздух или там туберкулез победил. Все хотят все сразу, здесь и сейчас. Это у нас от обезьяны еще.
Поэтому мыльные пузыри нам больше в тему оказались. Умение взять объективную неуютную реальность – и, вместо того, чтобы перелопачивать ее – поменять ее отражение в мыльном пузыре своего воображения – вот дар, действительно достойный богов. Способность вместить в три килограмма головного мозга уменьшенную модель внешнего мира, приукрасить или поправить ее, достроить ее или урезать по своему вкусу и жить в ней, с самим оригиналом этого мира соприкасаясь только по сугубой необходимости – вот проявление божественного начала в человеке!
Способность вообразить любое искажение реальности и других заставить в него поверить – или самому поверить в чужую выдумку и дальше существовать так, как будто это и не выдумка никакая, а гранитный непоколебимый природный закон – кто еще из тварей на такое способен? Ни крот, ни лев, ни кит, ни дельфин, ни пчела, ни термит. Вот и разница между тварью и творцом.
Дуй мыльные пузыри и глядись в них всю жизнь. Важно ли, что мир сер и темен, если в пузыре все радужно? Важно ли, что мир тяжел и недвижим, как могильная плита, если пузырь невесом и летит против законов тяготения?
Страшно умирать – вообрази жизнь после смерти и поверь в нее. Миллион лет пройдет, пока человек поймет, как уцепиться за земное существование, и миллион миллионов душ ухнут в пропасть небытия. Что им делать, всем, кто очереди в бессмертие н�� дождался? А придумать себе такое бессмертие, в которое легче и приятнее верить: хошь - рай с облаками, хошь - переселение душ, хошь - гурий волооких.
Тошно жить без смысла – придумай себе любой на вкус: хошь – служение царю, хошь – построение коммунизма, хошь – победа в тысячелетней нескончаемой войне.
Знаем, трудно самому хороший смысл придумать. Трудно изобрести приятное посмертие. Хорошо, что все за простого человека сделают люди непростые, все ему на блюдечке с голубой каемочкой поднесут, предложат. Ты верь только, знай верь. Шаманы, волхвы, прорицатели, первосвященники, комиссары, партработники, медийщики, политтехнологи – они ведь для того только и нужны, чтобы примирять нас с действительностью. Чтобы помогать нам вообразить себе лучший мир и лучшую жизнь и убедить себя, что в таком-то мире мы и живем, и счастливо живем. Мы и сами рады обманываться: потому что мы ленивы, потому что обезьяна не хочет поворачивать вспять реки и строить БАМ, ей нужно телик и кроссворды.
Ну да, это все ложь, конечно. Рай и ад, национал-социализм и коммунизм, американская исключительность и особенный путь России, свет в кремлевском окошке и фото Обамы, играющего с собакой, дугины-шмугины-бжезинские, масоны-ротшильды, мы-поднимаемся-с-колен, у-ирака-ядерное-о��ужие, крым-донбасс-уралвагонзавод, у-ливии-ядерное-оружие, все это мельтешение снега-шума в телевизоре…
Но ведь ложь – единственное, по сути, волшебство, доступное человеку. Человеку, который испокон веков мечтал уметь изменять мир по одному своему желанию: обращать свинец в золото, людей в скотину, живое в мертвое и мертвое в живое, выкликать дожди и учинять засуху… И все те, кто барыжил ложью – и шаманы, и первосвященники, и комиссары, и пиарщики – продавали ложь, да, но покупали-то у них народы именно волшебство, этой ложью пусть и разбодяженное, но где-то там, в какой-то крошечной пропорции остаточной все же присутствующее…
Покупали – надежду поговорить с недавно умершим любимым человеком или обещание устроить его посмертие самым подобающим образом; обещание заставить равнодушного полюбить, а ненавидящего – сдохнуть; надежду на урожай и жизнь вопреки жестокой природе, и вообще – надежду, что завтра будет непременно лучше, чем сегодня, что сегодня такое паскудное выдалось случайно или вынужденно, но путь-то верный, и идущий непременно осилит его. И способность жить в этом воображаемом счастливом завтра вместо голодного и озверелого сегодня – тоже часть божьего дара, еще один пузырь из неиссякаемого флакона.
Как бы мы существовали этот мрачный миллион лет без волшебства, без лжи, без мыльной радуги вдалеке, к которой весь свой земной срок бежим?
Как бы строились великие империи, если бы нельзя было той или иной ложью собрать воедино десятки народов, если бы нельзя было несбыточными мечтами как камертоном настроить на единую тональность миллиард душ? Да и была ли бы у одиночек, разобравшихся со штангенциркулем, возможность в спокойствии и сосредоточении взламывать им Вселенную, если бы миллионы, не увлеченные чей-то очередной выдумкой, не направляли бы свои силы в давно вырытые для них русла, а рушили бы своими страхами чужие жизни? Времена, когда народ не верит ни во что – смутные времена, и опасные. Простого человека нельзя оставлять наедине с действительностью, у него от действительности развиваются панические атаки и немотивированная агрессия. Потому: обрушили православие, немедля подсуньте ему коммунизм, обрушили коммунизм, немедля верните ему православие. Врите ему, врите что-нибудь, не замолкайте ни на секунду, и пусть орут на полную громкость все телеканалы, и пусть поют по громкоговорителям муллы с вышек мечетей, перекрикивая fm-радио, ибо шум блаженен, а тишина проклята.
И нет тут ничего от теории заговоров; ибо те, кто лгут нам – такие же люди, как и мы сами. И Путин верит в бога, и патриархи верят в КГБ, и Ротшильды верят в свою миссию, и Обама верит в высшую справедливость, и Эрнст – в дьявола, и глава Федеральной резервной системы – в фантики, которые сам же и печатает.
Ибо без великого волшебства лжи нет ничего: ни бога, ни культуры, ни цивилизационных проектов, ни государств, ни Списка Форбс, ни Фабрики звезд, ни Марка Ротко, ни Никаса Сафронова, а есть только то, что было: неуклюжий стремный небоскреб с пафосным названием, наспех возведенный таджиками, которые у себя на родине отродясь не жили в здании выше двух этажей.
Единственный момент: если ложь слишком на правду натягивать, лопнуть может. Тут главное – чувство меры.