Интересно: когда в моей жизни все было ладно, я чувствовал, что она остановилась. И наоборот: никогда мне не работалось так хорошо, как когда я был несчастен. Одинок, унижен, не понят, брошен, неуспешен. И пока все мои друзья и знакомые старались напихать полные карманы счастья, я учился расщеплять несчастье-антиматерию, чтобы добывать из него энергию.

Счастье – несравнимо более редкий и чистый наркотик, чем любой из наркотиков, открытых или созданных людьми. Возможно сняться с иглы или отказаться от кокаина; но если перед человеком не станет маячить всегда видимая и недостижимая доза счастья, он попросту бросит жить. Мы не просто ширяемся счастьем, оно является тем единственным, по сути, что нас примиряет с бездарностью и беспросветностью человеческой жизни, которые мы можем осознать, но не можем побороть.

В поисках дозы мы ходим на танцы, как бы они ни назывались у нового поколения, и карабкаемся вверх по карьерной лестнице, ходим на утренники своих детей и покоряем мир. В поисках дозы покупаем все товары, не нужные непосредственно для выживания: любая реклама продает нам не машины, не мобильные телефоны, не банковские кредиты – а улыбающихся людей, счастье продает в упаковке. Покупаем, распаковываем, заглядываем внутрь – пусто. И обратно в магазин – за новой упаковкой.

Зато несчастья мы бежим, как чумы; и как чумных, сторонимся несчастных, будто и вправду боимся заразиться. Боимся себе в нем признаться; лечим его, как болезнь, медикаментами. Глушим водкой. И зря совершенно: несчастье – нам божий дар. Полученный нами, когда из зверей нас произвели в люди.

Можно найти немало отличий между человеком и животным; копаться в древних костях и рассуждать о том, что же именно подняло нас над зверьми: стоящий под прямым углом большой палец? Увеличенная черепная коробка? Мясоедение? Анатомия ротовой полости, которая позволила нам говорить?

Будучи генетически сходными со свиньями, мы решительно ставим себя отдельно от всех животных; и стараемся объяснить себе, чем же мы так от зверей отличаемся. Разумом и способностью мыслить аналитически, выстраивая причинно-следственные связи? На это способны даже вороны. И, кстати, они не только пользуются инструментами, но и изготавливают их. Умением говорить? Гориллу Коко научили строить предложения из нескольких сотен слов. Душой? Объясните своему ребенку, что его любимая собака не будет где-то рядом, на небесах, а просто сгниет в земле, потому что у нее, в отличие от бабушки, нет души.

Нет; не душою и не разумом, не речью и не способностью смастерить кремниевый нож. Человек перестал быть зверьком тогда, когда получил условную свободу от своих инстинктов. Когда начал задавать вопросы: обязательно ли мне поступать так, как делали поколения и поколения до меня? И когда стал уклоняться от исполнения долга животного.

Отказаться от естественного для социальных существ разделения на касты воинов, рабочих, трутней и цариц – и каждому мечтать быть царем или хоть трутнем. Вообще о неположенном природой мечтать; и не исполнять при этом то, что природа от нас требует: добывать пропитание, расширять ареал обитания, оплодотворять и оплодотворяться, растить потомство.

Жить не предписанными нашему виду большими семьями, а крохотными. Или целым миллионом сразу жить, без границ и без занавесок, казарменной империей. Или, наоборот, обособленными атомами, каждый один в своей ячейке, связанными вместе только электронными иллюзиями интернета и ТВ. Или менять за день по три стаи, и так ежедневно. Или вообще без стаи обходиться.

Спариваться не в сезон, а когда придется. Или усложнять процесс ритуалами, которых природа никак не предусматривала. Или делать моногамию обязательной. Или позволять обществу настолько завышать свои требования к потенциальным партнерам, что найти подходящего за краткий срок фертильности так и не удается. Или добровольно отказываться от спаривания вообще.

Зверям не приходит в голову оспаривать веление инстинкта. Жизненный путь зверя – неширокий коридор; его впускают в этот коридор через рождение и выпускают через смерть. Любое животное точно выполняет свою биологическую программу: детенышем держится за мать, учится драться и добывать пищу, возмужав, спаривается, растит собственных детенышей, сколько положено, отпускает их в никуда, снова спаривается; потом, когда время подойдет, безропотно дохнет. Отклонения от маршрута для зверя невозможны, потому что никакого мира за стенами коридора ему не видно.

Проклятие человека заключается в том, что глухой коридор был для него заменен на загон с ограждениями из колючей проволоки. Сквозь шипастые извивы виден космос со всеми звездами, и океанские бездны, великолепие древних царей и величие царей будущего. И кажется каждому: мне дана свобода воли. Я поставлен над всякой тварью живой. И я смею сделать любое: то, что больше не осмелится никакая другая тварь сделать.

Но стоит подойти к ограждению, как ущипнет током. Притронешься к шипам – оцарапают. Прижмешься – распорешь свою тоненькую оболочку и наружу посыплется парная требуха. Такая же, как у скота.

Несчастье – вот что еще делает человека человеком. Блаженство мы видали на мордах разных зверей: после обеда, после случки, да просто на нагретом солнцем пороге. Счастье – удел животных.

Известны универсальные рецепты счастья. Все они восхитительно вульгарны. Девушек остро счастливыми делает влюбленность; то есть, эйфория обретения самца. Женщин – материнство; то есть, продолжение рода. Мужчин – взаимность желанной. То есть, согласие самки. Достижения детей; знак того, что потомство становится на ноги. И победы в делах. То есть, успешная добыча и освоение новых ареалов. Никто не может быть счастлив без любящего окружения. То есть, стаи.

Прочие способы хакнуть счастье сугубо индивидуальны, надуманны, сконструированы и редко могут сравниться по мощи с универсальными; а чаще, все они – от бикрам-йоги до благотворительности, от нарковечеринок до приобретения красного кабриолета – тужатся заполнить сосущую пустоту природного несчастья. Но несчастен одинокий нобелевский лауреат. Несчастна бездетная голливудская звезда-наркоманка. Несчастен пьющий сантехник, чьи размазанные мечты о блестящем будущем так никогда и не вошли в фокус.

Зачем вы глушите несчастье? Послушайте его лучше. Оно говорит вам: вы сбились с пути. Вы тычетесь носом в проволоку под током. Вам не сюда. Вам нужно назад, в теплое и сырое безвременье безмозглого животного существования.

Наш мозг, кусок желтого жира, пытается вопреки своей ничтожности постичь целую Вселенную, и в то же время сам осаживает себя: сидит на дофаминах, которые сам же и вырабатывает; и выдает их себе – сам, когда вместо того, чтобы постигать Вселенную, заставляет нас жрать и совокупляться. Дряблый и скоропортящийся кусок желтого жира замысливает тысячелетнюю статую сфинкса, царапает земную кору в пустыне Наска, гонит свою оболочку в безвоздушную черноту космоса. И в этой смехотворности его величие.

И только когда мы бросаем вызов животному, когда отказываемся от счастья – тогда становимся человеком. Главные произведения культуры и цивилизации созданы несчастными людьми: просто потому что счастливый слишком ленив, чтобы созидать. Любовные баллады не пишутся женатыми. Удовлетворенные не поют серенад. Это несчастье гложет, толкает, требует, зовет. Несчастье – голод. А человек, в отличие от зверя, не может насытиться никогда.